Это певица для всех и навсегда. Ее уже нет на этой земле, но песни ее и голос продолжают жить своей жизнью. «Белая ночь», «Караван», «Если можешь, прости», «Очи черные», «Саша», «Только раз бывают в жизни встречи...» Ее портрет тиражирован на многих пластинках — взметнулись стрелки бровей, приподняты локоны над висками, безукоризнен овал... Тут явственно проступают стиль, мода, черты женского облика довоенного времени. Перед нами — королева патефона, звезда дотелевизионной эпохи.
Изабелла Даниловна Юрьева — выдающаяся русская эстрадная певица, родилась 7 сентября (по старому стилю 25 августа) 1899 году (в паспорте — 1902). Ее отец был мастером по театральным шляпам, мать работала постижером (специалистом по изготовлению париков, накладных усов и бород) в ростовском театре.
Изабелла была самым младшим ребенком в семье.
«Родилась я в Ростове-на-Дону, — вспоминала Изабелла Даниловна. — Было нас четверо сестричек, все мы страстно любили с самого детства музыку, песни. Без устали пела я целыми днями...»
Легенда гласит, что 7 сентября 1899 года в мастерской музыкальных инструментов в Ростове-на-Дону, надрывно зазвучав, порвалась фортепианная струна. Так инструмент поведал миру о рождении будущей великой певицы. Однажды к пятилетней Белле на улице привязалась цыганка и начала гадать ей по руке: сказала сначала про долгую жизнь, а потом добавила: «Сама цыганкой станешь. Монисто золотое, бриллиантовые кольца наденешь, королевой назовут, на трон посадят. Жених по жизни на руках понесет».
Двенадцатилетняя девочка вместе с подругой, тайком от родителей бегала по вечерам к знаменитому в ее родном Ростове кафешантану «Марс» — благо он находился на той же Никольской улице, где она родилась и выросла, в полуквартале от дома. В дощатом заборе, отделявшем «Марс» от будничного мира, нашлась не замеченная дирекцией щелочка, сквозь которую будущей певице открылось фантастическое зрелище: женщина в казавшемся неземным, переливающимся под прожекторами синем платье пела: «Увидя вас один лишь раз, Не знаю, что со мною сталось...» Уже в 12 лет Белла поняла, что не в учении счастье, и заявила родителям, что будет певицей.
В 1916 году она дебютировала в ростовском городском саду, исполняя романсы. Это было в ростовском парке имени Луначарского после революции. Молодая девушка впервые рискнула появиться «на публике».
— Русская народная песня «По старой калужской дороге», — звонко объявил конферансье.
Изабелла запела. Сначала — робко, как бы прислушиваясь к себе, затем — всё свободнее, легче, шире. И вдруг — о, ужас! — комар. Изабелла чуть не задохнулась. С трудом, преодолев спазмы, она закончила песню. Неожиданные аплодисменты просто ошеломили. Публика, не обратив никакого внимания на «сбой», приняла её.
Чистый голос девушки, красота тембра буквально потрясли публику. Юной девушкой на крыльях успеха Белла полетела в Петербург поступать в Ленинградскую консерваторию, где на фортепианном факультете училась старшая сестра Анна. Там она предстала, смущаясь и робея, перед знаменитым Алексеем Владимировичем Таскиным, аккомпанировавшим в свое время Анастасии Вяльцевой, которую и критики, и публика называли не иначе, как «несравненная».
«Когда я кончила петь,— вспоминает Изабелла Даниловна, — Таскин поблагодарил меня, а затем, улыбнувшись, сказал: — Услышав вас один лишь раз, могу утверждать; у вас прекрасный, природой поставленный голос. Вам не надо учиться — учение только испортит его. Берите ноты и выходите на эстраду!
— Как? — оторопела я. — Так сразу?
— Ну, не сразу, — ответил Алексей Владимирович, — можно недели через две. А за этот срок я разучу с вами три вещицы, и для выхода на сцену будет достаточно».
— Как на сцену? — изумилась сестра. — Неужели вы думаете, что она сможет заработать себе на хлеб?
— Сможет, — ответил Таскин, — и даже на хлеб с маслом.
И в дальнейшем она работала над своим исполнением только с концертмейстерами, выверяя чистоту звучания.
«Вскоре я переехала в Москву, там заинтересовались моим голосом и предложили петь в театре сада «Эрмитаж».
Задушевность, искренность, необыкновенное обаяние молодой певицы очень быстро покорили московскую публику.
Послушать Юрьеву специально приезжает представитель ленинградского концертного объединения Н. Рафаэль. И тут же предлагает ей контракт. А на недоуменные вопросы коллег: «Зачем, мол, вы предложили никому не известной девчонке 15 рублей за исполнение двух-трех романсов, когда у нас известные певицы получают столько же за целую оперу» — отвечал: «Когда я слушал ее, я просто умирал». Это многих заинтриговало, и девушке назначили прослушивание в театре Юровского — престижном заведении на Невском проспекте.
«Я вышла на сцену в черном бархатном платье с длинной ниткой жемчуга. В зале — только директора кинотеатров и эстрадные администраторы. Пела строго, очень деликатно. Одну песню исполнила, вторую, третью... Слышу — захлопали. И давай наперебой приглашать: „Я беру ее“, „Нет, я беру ее“... Вдруг поднимается молодой интересный мужчина и, что называется, ставит точку: „Позвольте, я возьму ее к себе“. Это был Иосиф Аркадьевич Эпштейн — главный администратор театрального треста, мой будущий муж».
С этого дня началось восхождение Изабеллы на эстрадный Олимп. В 1925 году актриса связывает свою жизнь с Иосифом Эпштейном (известным в артистическом мире как Иосиф Аркадьев). В любви и согласии они прожили 46 лет, и это были, по признанию Юрьевой, самые счастливые годы в ее жизни.
Ради любимой женщины Иосиф Аркадьевич пожертвовал карьерой юриста, стал администратором певицы, к тому же именно он написал тексты знаменитых юрьевских шлягеров, таких как «Ласково взгляни», «Весенняя песенка», «Если можешь — прости» (свои стихи он подписывал псевдонимом — Аркадьев).
«При муже я даже не знала, что такое сходить за хлебом», — вспоминала певица. Конечно же, у нее была масса поклонников. Еще до Аркадьева ее руки и сердца добивался американский миллионер Арманд Хаммер. Уже при Аркадьеве ее внимания и расположения искали Самуил Маршак и Михаил Зощенко. Зощенко подарил певице свою новую книгу с дарственной надписью, а потом так зачастил в гости к Юрьевой и Аркадьеву, что последний предупредил Изабеллу: «Если Зощенко еще раз попытается к нам прийти, я спущу его с лестницы!»
Но самыми преданными поклонниками певицы были простые зрители. Из воспоминаний Юрьевой: «В двадцатые годы выступала я как-то на открытой сцене сада «Эрмитаж». Закончился мой концерт поздно вечером. Идем мы с мужем по темной, слабо освещенной улице и слышим за нами чьи-то шаги. Я испугалась, муж мне говорит: «Заинька, не бойся, я с тобой». Поравнялась с нами ватага беспризорников, подходит вожак и говорит: «Дяденька, вы нас не бойтесь, мы твою тетеньку не тронем. Уж больно хорошо она поет, так за душу берет. Мы вас даже до самого дома проводим».
Публика с восторгом принимает концертные выступления артистки. Критики отмечают ее требовательный вкус, самобытность интерпретации, одобрительно отзываются о «необычной красоте проникновенного сильного голоса, легкой и доверительной, с лукавинкой манере пения». В середине 20-х годов Юрьева занимает одно из первых мест на эстрадном олимпе. На афишах Колонного зала большими буквами пишут ее имя, а ниже и чуть мельче — другие знаменитости: Василий Качалов, Вера Дулова...
1925 — 26 годы Изабелла Юрьева с мужем провели во Франции. Они снимали квартиру в центре Парижа, на Монмартре. В Париже она давала концерты, имела грандиозный успех, в буквальном смысле слова очаровала парижскую публику. Ей предлагали сказочные контракты: выступления в знаменитой «Олимпии», съемки в главной роли во франко-испанском фильме, в конце концов, предлагали вообще остаться в благополучной Франции, но она отказалась.
17 декабря 1925 в парижском такси по дороге в роддом родился сын Володя. Родился с врожденным пороком сердца и, прожив чуть больше года, умер в Ленинграде (там жили родственники мужа). «Муж ни за что на свете не брал меня хоронить ребенка. Я осталась в Москве со своим горем. А через два дня вынуждена была выступать на сцене дорогущего мюзик-холла на площади Маяковского. Директор мюзик-холла Э. Дакман, которому я сказала, что не могу выступать, так как у меня умер ребенок, спокойно ответил: „Публику не интересует ваша личная жизнь. Она пришла развлечься. Все билеты проданы“. И я пела, вцепившись в стул, для ничего не подозревающей публики». А в ложе над сценой плакала опереточная прима Клавдия Новикова, моя приятельница. Она все знала..." Больше детей у Юрьевой не было, и все свои чувства она вкладывала в песни.
Зрители восторженно принимали весь ее репертуар. За неповторимое своеобразие голоса и редкую красоту Изабеллу Даниловну стали называть «белой цыганкой».
Изабелла Даниловна, конечно, могла позволить себе не работать. Ее огромные гонорары и солидные доходы преуспевающего мужа позволяли им жить безбедно. Роскошная трехкомнатная квартира, обставленная антикварной мебелью екатерининских времен, картины Сурикова и Айвазовского на стенах, рояль фирмы «Мюльбах», огромная дача с шестью балконами и террасой, серебристый «Крайслер» (второй такой в Москве был в НКВД, у Ежова)... «Запрещенную» Юрьеву любили слушать и высшие эшелоны власти. На ночных концертах в Кремле она исполняла песни не о советском будущем, а свои жестокие романсы.
Однажды ночью раздался телефонный звонок: «Товарищ Юрьева! Сейчас за вами придет машина, поедете в Кремль на концерт». Изабелла в недоумении попросила позвать кого-нибудь из выступающих артистов. Вскоре она услышала голос Козловского: «Пунчик, приезжай, здесь концерт и тебя ждут». Изабелла согласилась при условии, что и муж поедет: «Мы с ним никогда не разлучаемся!»
В банкетной комнате, откуда вызывали на сцену, меня посадили между Козловским и Калининым. Козловский говорит: «Михаил Иванович, вот наша бедная цыганка, наша камея, очень волнуется». Калинин обнял меня за плечи: «Не волнуйтесь, дорогая. Я, когда читаю лекции, тоже волнуюсь». Потом меня друзья упрекали, почему я не замолвила перед ним слово о смягчении политики гонения на романс».
Неожиданно вошел Сталин. Поздоровался со всеми, задержал взгляд на Юрьевой и так же неожиданно вышел. О чем думал вождь мирового пролетариата, разглядывая певицу, никто никогда не узнает. Зато известно другое: к концу 20-х годов идеологическая атмосфера вокруг «цыганщины», как презрительно окрестили тогда русский романс и таборную песню, начала стремительно сгущаться. Иначе как безвкусицей и буржуазным атавизмом их теперь не называли. Огонь критики в первую очередь был направлен против наиболее талантливых исполнителей старинного романса, в частности Изабеллы Юрьевой, талантом которой эта самая критика совсем недавно восхищалась.
Творческим людям предписывалось нести в массы пролетарскую культуру, воспевать борьбу, труд и строительство «нового общества». «Чистое искусство ради искусства», к которому причислили любовный романс, отменялось, ибо оно «уводило в сторону от строительства мирового социализма».
Программы концертов теперь составлялись таким образом, что вначале выходил с очень злыми пародиями на русский романс Хенкин, а после него должна была петь Юрьева.
Рецензенты клеймили творчество певицы, утверждая, что ее ресторанный стиль чужд советскому народу, никуда не зовет и т. д. Юрьевой стали указывать, как надо петь. «Что у вас за романс «Не надо встреч»? Вы на что намекаете? На разъединение масс? Пойте «надо встреч».
Вот любопытный документ 27-го года:
Уполномоченному Репертуарным Комитетом
от Изабеллы Юрьевой
Заявление
Прошу разрешить мне при исполнении новой программы мюзик-холла следующие старинные романсы: «Никому ничего не рассказывай», «Жигули», «Среди миров», «Он уехал».
Изабелла Юрьева
Резолюция: Исключительный по пошлости мещанский репертуар. Разрешить сроком на один год одной певице, пока не будут подготовлены произведения, созвучные времени.
Политредактор Р. Пиккель.
Изабелла Даниловна могла изменить репертуар — артистические данные это позволяли, но не позволила душа певицы. Ни уникальный голос, ни невероятная энергетика исполнения не спасли певицу от официального запрета. Даже популярный композитор Дунаевский требовал «осоветить» репертуар певицы. В конце концов, Юрьева не выдержала прессинга и прекратила выступать. Молчание длилось целых семь лет.
С 1930 по 1936 год Юрьева не выступала. «Свежую струю» вносить не захотела.
С 1937 года гонения на «цыганщину» поутихли, и выступления Юрьевой вновь собирали полные залы. Она очень много гастролировала по стране, но никогда не была на Дальнем Востоке, хотя ее много раз приглашали — очень боялась больших расстояний. В 1937 году Юрьева записала на пластинку первую песню — «Ты помнишь наши встречи» Ильи Жака и Андрея Волкова, которую исполняла также Шульженко.
Во время войны Юрьева дала 106 концертов в блокадном Ленинграде, добираясь туда по дороге жизни. Пела и на Карельском фронте перед бойцами в 30-градусный мороз, когда даже ботинки на сцене в помещении покрывались инеем, и в только что освобожденном Сталинграде, и в госпиталях. По настоянию чиновников от искусства ей пришлось разучить несколько отнюдь не характерных для ее творчества произведений советских композиторов. Но бойцы не хотели патриотики. Стоило певице появиться на импровизированной эстрадной площадке где-нибудь на передовой, как они начинали требовать «Сашу», «Белую ночь», «Если можешь, прости» — лучшие ее песни 30-х годов.
1942 год. В Ташкенте был дан большой концерт в трех отделениях, весь сбор от которого поступал в фонд создания противотанковой эскадрильи «Советский артист». В программе, как сообщали афиши, участвовали многие известные артисты — Борис Бабочкин, Осип Абдулов, Рина Зеленая... И среди них первой, так называемой «красной строкой» шла Изабелла Юрьева.
Закончилась война. Наступил новый период в жизни Юрьевой.
Вот что пишет об этом периоде писатель Борис Савченко.
«После войны для романса, казалось, наступила безоблачная пора. Первый «гром» грянул летом 1946 года. В газетах публикуются сразу три постановления ЦК ВКП(б), касающихся различных областей творчества: «О журналах «Звезда» и «Ленинград», «О репертуаре драматических театров», «О кинофильме «Большая жизнь». Последнее постановление содержало критику песен Н. Богословского и А. Фатьянова, признанных порочными и идейно-непригодными. Это был сигнал к очередной кампании по борьбе с «легким жанром».
Новую опалу романса артистка Юрьева очень скоро почувствовала на собственной персоне. При очередной записи на пластинку редакторы начали придираться не только к текстам песен, но и к самой манере исполнения певицы. «Эта нота у вас похожа на цыганскую», — учили Юрьеву «грамотеи» из студии звукозаписи, — «Никаких грудных нот! Снимите форте! Меньше эмоций! Пойте спокойнее!», После таких «режиссерских уроков» от яркой индивидуальности певицы ничего не оставалось. В итоге Юрьева была вынуждена отказаться от дальнейшей записи.
В конце 40-х годов «цыганщина» вновь была признана вредительством. Юрьева сопротивлялась, сколько могла, но в 1959 году вынуждена была распустить свой ансамбль. Она еще выступала в сборных концертах, но имя певицы все реже появлялось на афишах.
Юрьеву не просто любили — её боготворили. Сколько бы концертов ни было запланировано, их оказывалось гораздо меньше, чем требовалось. Стоило появиться гастрольному анонсу, как через день он заклеивался печальным сообщением: «Все билеты проданы». Так было в Ленинграде и Одессе, Баку и Киеве, Тбилиси и Москве. В Ростове каждый раз Юрьева непременно давала несколько дополнительных концертов «по многочисленным просьбам ростовчан», но и этого оказывалось недостаточно.
В 1965 году Изабелла Даниловна перестала петь со сцены. Но в 1968 году сбылась ее давняя мечта: певицу включили в группу для поездки в Париж вместе с московским мюзик-холлом. На сцене «Олимпии» в 69 лет она дала последний в жизни сольный концерт и пережила очередной звездный час. В 1971 году Изабелла Даниловна овдовела, умирает Аркадьев, ее единственная любовь. Муж сумел создать для нее безбедную жизнь. Изабелла Даниловна была наивной, неприспособленной к быту. Для нее наступает тот грустный период жизни, о котором так метко сказала Фаина Раневская: «Одиночество — это когда есть телефон, а звонит будильник». Сама никогда ничего не делала, даже газ под кастрюлькой не зажигала — все делали домработницы. Совершенно не умела готовить. Как-то призналась, что ни разу в жизни не ходила в магазин за хлебом, а только за косметикой.
Изабелла Даниловна была невероятно кокетливой женщиной с душой трехлетнего ребенка, жаждущего похвал. Очень любила комплименты. Она расцветала от них и становилась моложе на 50 лет. К 90-летию Изабелла Даниловна похудела, и у нее обнаружилась замечательная изящная фигура — Изабелла Юрьева расцвела для новой жизни. Она носила костюмы от кутюр, туфли на шпильках и, попадая на сцену, самозабвенно пела. Многие люди заново открыли Юрьеву в конце 80-х. Голос у нее замечательно сохранился, она уверенно чувствовала себя на сцене и спешила жить, зная, что такое годы забвения. В 1992 году ей присвоили звание народной артистки России, минуя «заслуженную». В Театре эстрады состоялся концерт «В честь королевы русского романса». Она пела. Для нее это было возвращением!
Она очень переживала за то, что происходит с русской эстрадой.
«Если бы вы знали, как я всегда волновалась перед концертом! Я ночи не спала. Мужа будила, и он не спал. Ведь сцена, говорил Станиславский, это храм. И соответственно так к нему надо относиться. И отношусь. Не то, что нынешние артисты — к искусству. Что это за искусство, скажите вы мне, — одни голые женщины!».
За свою жизнь Юрьева имела несколько титулов. «Любимица Москвы и Ростова-на Дону» — из афиш 20-х годов. «Мадам Вечный Аншлаг» прозвище от эстрадных администраторов. «Белая цыганка» — от любителей жестокого романса. И, наконец, «хорошая пэвица» — от самого Сталина, который, как рассказывают, слушал на патефоне ее пластинки.
И при всем при этом самое парадоксальное заключается в том, что только в возрасте 94 лет Изабелла Юрьева получила звание народной артистки России. Хлопотали за нее Козловский и Кобзон.
Настоящим триумфом стал ее 100-летний юбилей в ГЦКЗ «Россия. Впервые в истории России 100-летняя актриса вышла на сцену. На ее юбилее Иосиф Кобзон вынес ее на руках на сцену. Маленькая, согбенная, она обхватила его за шею, как ребенок. Он поставил ее перед микрофоном. И она спела. Так, как сейчас уже никто не может петь эти буржуазные душещипательные штучки — обворожительные романсы. Четырехтысячный зал встретил Изабеллу Юрьеву стоя, громом аплодисментов. Выглядела она фантастически: в черном бархатном платье, норковой накидке на плечах, туфлях на шпильках и в своих лучших драгоценностях — бриллиантовых серьгах и перстне работы Фаберже. В тот вечер, презрев годы, Юрьева пела, правда, совсем немного. Но это была песня длиною в человеческую жизнь, песня длиною в целую эпоху.
Когда Изабелле Юрьевой исполнилось 100 лет, она сказала замечательную фразу: «100 лет — это много. Но, честно говоря, как хочется еще пожить...».
Последние годы очень большое участие в ее жизни принимал Иосиф Кобзон. Он даже нашел ей новую домработницу, которая вкусно готовила и хорошо ее кормила. 1 января 2000 года, вернувшись утром домой после встречи нового тысячелетия, Изабелла Даниловна слегла. 20 января она тихо угасла. Иосиф Давыдович хотел похоронить Юрьеву на Новодевичьем кладбище, но ее близкие настояли на том, чтобы она лежала на Донском, где покоятся ее сестры и муж.
Из:
Комментарии (0)